Блондинка в бетоне - Страница 85

Подойдя к столу истца, Чандлер взяла лежавшую на нем какую-то книгу и пошла с ней обратно к трибуне. Книга была старая, без суперобложки, в потрескавшемся зеленом переплете. Босху показалось, что на верхнем крае страниц он заметил что-то вроде библиотечного штампа.

– В своем заключительном слове, – сказала она, – я хотела бы апеллировать к тому чувству тревоги, которое вы, вероятно, испытываете. Во всяком случае, на вашем месте я бы его испытывала. А суть его сводится вот к чему: как это получается, что в нашей полиции есть такие люди, как детектив Босх? Пожалуй, на этот вопрос мы вряд ли сможем ответить, да и не в нем сейчас дело. Но, если вы помните, в начале этой недели я уже цитировала вам философа Ницше. Я прочитала его высказывание относительно того мрачного места, которое он называл пропастью. Так вот, я хочу развить его мысль: он предупреждал нас, что мы должны позаботиться, чтобы те, кто борется с чудовищами, сами не превратились в чудовищ. Сегодня нетрудно поверить, что в обществе действительно существуют чудовища – много чудовищ. Нетрудно также поверить, что сотрудник полиции и сам может стать чудовищем… Когда мы вчера закончили, я провела вечер в библиотеке.

Говоря эти слова, она посмотрела на Босха, словно старалась выставить напоказ свою ложь. В ответ он устремил на нее пристальный взгляд, преодолев желание отвернуться.

– Я хотела бы закончить выступление, прочитав то, что я нашла у Натаниэля Готорна, который писал о том же, что мы сейчас обсуждаем. О том, что темная пропасть предлагает человеку возможность встать не на ту сторону. В своей книге «Мраморный фавн» Готорн пишет: «Эта пропасть была всего лишь одним из отверстий, выходов на поверхность той черноты, которая лежит под нами… лежит везде». Леди и джентльмены, тщательно взвешивайте свои суждения и будьте честны сами перед собой. Благодарю за внимание.

Стало так тихо, что Босх мог слышать, как стучат по ковру каблуки Чандлер, возвращавшейся на свое место.

– А теперь, друзья, – сказал судья Кейес, – мы сделаем пятнадцатиминутный перерыв, после чего наступит очередь мистера Белка.

– Не могу поверить, что в своем заключительном слове она использовала слово «отверстие», – прошептал Белк, когда они встали, чтобы идти.

Босх окинул его взглядом. У Белка был веселый вид, но Босх понимал, что тот пытается зацепиться за что угодно в надежде воодушевить себя перед собственным выступлением. Босх понимал, что какие бы слова ни использовала Чандлер, она все равно выступила прекрасно. Глядя на стоящего рядом с ним потеющего толстяка, он не испытывал ровно никакой уверенности.

Во время перерыва Босх, подойдя к статуе, выкурил две сигареты, но Хани Чандлер так и не появилась. Томми Фарауэй, однако, заглянул на огонек и одобрительно прищелкнул языком, найдя почти целую сигарету, которую Чандлер незадолго до этого засунула в урну. Не сказав ни слова, он двинулся дальше. Босху вдруг пришло в голову, что он еще ни разу не видел, чтобы Томми Фарауэй закурил один из тех окурков, которые выуживал из песка.

Своим заключительным словом Белк удивил Босха. Он было даже не плохим – Белк просто играл в другой лиге. Его выступление было скорее реакцией на слова Чандлер, нежели самостоятельным доказательством невиновности Босха и несправедливости предъявленных ему обвинений. Например, он говорил нечто вроде: «Говоря о двух возможных решениях, которые вы можете вынести, миз Чандлер совершенно забыла о третьем – о том, что детектив Босх действовал разумно и правильно».

Это давало возможность защите набрать кое-какие очки, и вместе с тем служило косвенным признанием того, что существует два возможных решения в пользу ответчика. Белк этого не видел, а Босх замечал. Помощник городского прокурора вместо двух теперь предоставлял присяжным три варианта решения, из которых лишь один предусматривал оправдание Босха. Время от времени детективу хотелось стащить Белка с трибуны и заставить переписать свое выступление. Но он не мог этого сделать. Он должен был не высовываться, как во вьетнамских туннелях во время бомбежки, когда оставалось надеяться лишь на то, что прямого попадания не будет.

В середине своего выступления Белк в основном сосредоточился на доказательствах, связывающих Черча с девятью убийствами. Он постоянно повторял, что в данной истории чудовищем выступает именно Черч, а вовсе не Босх, и что имеющиеся доказательства четко это подтверждают. По его словам, тот факт, что похожие убийства, по-видимому, продолжались и дальше, никак не связан с тем, что сделал Черч, и с поведением Босха в квартире на Гиперионе.

Наконец, он допустил высказывание, которое, по мнению Босха, предвещало близкое завершение речи. В голосе Белка звучал подлинный гнев, когда он критиковал Чандлер за ее заявление о том, будто бы Босх действовал необдуманно и опрометчиво, необоснованно пренебрегая чужой жизнью.

– Правда заключается в том, что детектив Босх, входя в эту дверь, думал исключительно о чужой жизни. Его действия были продиктованы убеждением в том, что там находится другая женщина, другая жертва. У детектива Босха был только один выбор – войти в эту дверь, взять ситуацию под контроль и иметь дело с возможными последствиями. Норман Черч был убит из-за того, что не выполнил приказа сотрудника полиции и сунул руку под подушку. За это он и заплатил самую высокую цену.

Однако поставьте себя на место Босха. Можете ли вы представить себя там? Одного? Переживающего за судьбу возможной жертвы? Только необычная личность может не дрогнув справиться с такой ситуацией. Именно таких в нашем обществе называют героями. Уверен, что, удалившись в совещательную комнату и тщательно взвесив все факты, а не обвинения, вы придете к тому же самому выводу. Благодарю за внимание.