Для того чтобы закончить чтение статьи, Босху пришлось развернуть и снова свернуть газету. Внимание сразу же привлекло его собственное фото, красовавшееся на внутренней странице. Оно было старым и весьма походило на фотографию арестованного преступника. Собственно говоря, это был тот же самый снимок, что и на полицейском удостоверении. Фотография возмутила Босха больше, чем сама статья. Поместив такой снимок, газета нарушила его право на неприкосновенность личной жизни. Тем не менее он все же постарался сосредоточиться на том, что было написано в статье.
Поскольку во время инцидента Босх находился при исполнении служебных обязанностей, его будет защищать представитель городской прокуратуры. Если истец выиграет иск, платить придется не Босху, а городским налогоплательщикам.
Жену Черча Дебору представляет адвокат по гражданским правам Хани Чандлер, специализирующаяся на делах, связанных с полицейским произволом. В интервью, данном на прошлой неделе, Чандлер заявила, что попытается доказать жюри, что Босх действовал в такой безответственной манере, что фатальный инцидент с Черчем был практически неизбежен.
«Детектив Босх действовал как ковбой, и в результате погиб человек, – сказала Чандлер. – Не знаю, вел ли он себя просто безответственно, или за этим кроется нечто более чудовищное, – это мы как раз и выясним на суде».
Эту строчку Босх перечитал по меньшей мере шесть раз. Чудовищно. Что она хотела этим сказать? Он пытался выбросить ее слова из головы, понимая, что Чандлер не станет использовать газетное интервью для ведения психологической войны, однако это здорово смахивало на предупредительный выстрел. Ему давали понять, что дальше будет еще интереснее.
Чандлер заявила, что она также собирается поставить под сомнение версию полиции о том, будто Черч и был Кукольником. По ее словам, Черч, отец двоих дочерей, не был тем серийным убийцей, которого искала полиция; этот ярлык ему приклеили только для того, чтобы скрыть совершенное Босхом.
«Детектив Босх хладнокровно убил невинного человека, – сказала Чандлер. – Нашим гражданским иском мы стремимся сделать то, чего не сделали управление полиции и окружной прокурор, – выяснить правду и восстановить доброе имя семьи Черч».
Босх и защищающий его помощник городского прокурора Родни Белк отказались дать свои комментарии. Наряду с Босхом на слушаниях, которые продлятся одну-две недели, должны дать показания также…
– Эй, друг, у тебя нет лишней мелочи?
Оторвавшись от газеты, Босх увидел перед собой знакомое лицо чумазого бездомного, промышлявшего перед зданием суда. Всю неделю, пока шел процесс отбора присяжных, бродяга обходил свой участок, выпрашивая мелочь и сигареты. Его наряд составляли вельветовые брюки и надетый поверх двух свитеров поношенный твидовый пиджак. В руках он держал пластмассовый пакет с пожитками и большую чашку, куда предлагал бросать мелочь. Он также всегда носил с собой желтую подушку, сплошь покрытую какими-то надписями.
Инстинктивно похлопав себя по карманам, Босх пожал плечами. Мелочи у него не было.
– Знаешь, я бы взял и доллар.
– Лишнего доллара тоже нет.
Оставив его в покое, бездомный заглянул в урну. Из песка торчали пожелтевшие окурки. Подложив под руку желтую подушку, бродяга начал их сортировать, отбирая те, в которых оставалось хотя бы с полсантиметра табаку. Время от времени ему удавалось найти почти целую сигарету, и тогда он прищелкивал языком в знак одобрения. Собранный в урне урожай он также отправлял в чашку для пожертвований.
Довольный своими находками, бездомный отступил от урны и посмотрел на статую. Затем, взглянув на Босха, он подмигнул и начал покачивать бедрами в непристойной имитации полового акта.
– Ну как тебе моя девочка? – спросил он.
После этого он поцеловал себе руку и, встав на цыпочки, похлопал статую по ноге.
Прежде чем Босх успел как-то на это отреагировать, зазвучал висевший у него на поясе пейджер. Отступив еще на два шага, бродяга вдруг поднял вверх руку, словно защищаясь от какого-то невидимого бедствия, и на его лице появилось паническое выражение. Очевидно, в мозгу у него что-то заклинило, и нервные импульсы перестали проходить туда, куда надо. Развернувшись, бродяга стремглав понесся по Спринг-стрит, держа под мышкой чашку с сигаретами.
Проводив его взглядом, Босх снял с пояса пейджер: на дисплее высветилось число «девяносто восемь». Это был номер лейтенанта Харви Паундса из голливудского участка. Ткнув в песок то, что осталось от сигареты, Босх направился к зданию суда. На втором этаже, возле залов судебных заседаний, висели телефоны-автоматы.
– Ну, как там у тебя дела, Гарри? – спросил Паундс.
– Как обычно. Жду у моря погоды. Жюри уже составлено, и теперь юристы сидят у судьи и решают вопрос насчет открытия слушаний. Белк сказал, что мне там быть не нужно, так что я просто болтаюсь поблизости.
Он посмотрел на часы. Без десяти двенадцать.
– Скоро они уйдут на обеденный перерыв, – добавил он.
– Это хорошо. Ты мне нужен.
Босх не ответил. Паундс обещал ему, что до окончания суда не будет привлекать его к расследованиям. Еще неделю, ну максимум две. Это обещание Паундс не мог не выполнить. Он прекрасно понимал, что Босх просто не в состоянии заниматься делами об убийстве, по четыре дня в неделю находясь в федеральном суде.
– А что случилось? Я считал, что пока вычеркнут из списка.
– Так оно и есть. Но тут есть одна проблема, которая тебя касается.
Босх снова помедлил. С Паундсом всегда так. Гарри скорее доверился бы уличному информатору, чем ему. У Паундса всегда есть какой-то скрытый мотив. Кажется, на сей раз лейтенант опять исполняет свой обычный танец. Напускает туману, пытаясь заставить Босха проглотить наживку.