Блондинка в бетоне - Страница 121

121

– Никакого, – снова подняв глаза, сказал Бреммер. – В том, что касается меня, все это полный бред.

– Ну, главное, чтобы это не показалось бредом окружному прокурору, не так ли? А я собираюсь объяснить ему, что в записке содержится ответ на твою статью, опубликованную в газете в понедельник – в день, когда начался процесс. Однако штемпель на конверте показывает, что письмо отправлено в субботу. Видишь ли, это настоящая загадка. Каким образом Последователь мог написать поэму со ссылкой на газетную статью, вышедшую двумя днями позже? Ответ, разумеется, заключается в том, что он, этот Последователь, заранее знал о статье – он сам ее написал. Это также объясняет, откуда ты узнал о записке, упомянутой в статье, напечатанной на следующий день. У тебя был свой собственный источник, Бреммер. Три нарушения – и ты выбываешь.

Наступила столь абсолютная тишина, что Босх мог слышать, как в бутылке у Бреммера шипит пиво.

– Ты кое о чем забываешь, Босх, – проговорил наконец Бреммер. – Ведь пистолет у меня. А теперь скажи – кому ты еще рассказывал эту безумную историю?

– Да, просто для полной ясности, – сказал Босх. – Та новая поэма, которую ты оставил для меня в прошлые выходные, была чистейшим блефом. Ты хотел, чтобы психиатр и все остальные решили, будто ты убил Чандлер ради меня или из-за какого-то умственного помешательства, ведь так?

Бреммер ничего не ответил.

– В этом случае никто не смог бы разглядеть истинную причину, по которой ты к ней пришел, – чтобы забрать записку и конверт… Черт возьми, ты же был ее знакомым репортером, и она, вероятно, сама пригласила тебя войти в дом, когда ты постучал – вроде того, как ты пригласил меня сюда. Близкое общение может оказаться небезопасным.

Бреммер ничего не ответил.

– Ответь мне на один вопрос, Бреммер. Мне любопытно, почему одну записку ты подбросил, а другую отправил по почте. Как репортер ты, конечно, мог спокойно прийти в участок, положить ее на стол и никто бы об этом даже не вспомнил. Но зачем отправлять записку по почте? Это явная ошибка – и потому ты вернулся и убил Чандлер. Только почему ты ее допустил?

Репортер долго смотрел на Босха, потом опустил взгляд на пистолет словно для того, чтобы убедиться, что он по-прежнему остается хозяином положения. Пистолет был неплохой приманкой. Босх понял, что добился своего.

– Статью должны были напечатать в субботу. Она предназначалась для субботнего номера, но один тупой редактор придержал ее и пустил только в понедельник. В субботу я отправил письмо, не заглянув в газету. Это была моя единственная ошибка. Но настоящую ошибку допустил как раз ты.

– Да ну? И какую же?

– Пришел сюда один…

На этот раз промолчал уже Босх.

– Почему ты пришел сюда один, Босх? Ты решил поступить со мной так же, как с Кукольником? Ты ведь пришел к нему один, чтобы хладнокровно его убить?

Босх немного подумал:

– Это хороший вопрос.

– Так вот, это уже вторая твоя ошибка – когда ты решил, что я такой же несерьезный противник, как он. Кукольник был ничтожеством. Раз ты его убил – значит, он это заслужил. Но теперь смерти заслуживаешь ты.

– Отдай мне пистолет, Бреммер.

Он рассмеялся так, словно Босх сказал какую-то глупость.

– Ты думаешь, что…

– Сколько их было? Сколько женщин ты убил?

Глаза Бреммера вспыхнули гордостью.

– Достаточно. Достаточно для того, чтобы удовлетворить мои особые потребности.

– Но все-таки – сколько? И где они?

– Этого ты никогда не узнаешь, Босх. Пусть это будет твоим последним огорчением. Это да еще сознание того, что ты проиграл.

Нацелившись Босху прямо в сердце, Бреммер нажал на спусковой крючок.

Босх неотрывно смотрел ему в глаза. Послышался металлический щелчок, но больше ничего не произошло. Бреммер нажимал на спусковой крючок снова и снова. В его глазах появился страх.

Опустив руку, Босх достал из носка запасную обойму из пятнадцати боевых патронов, зажал ее в кулаке и одним коротким движением ударил Бреммера в челюсть. От удара репортера отбросило на спинку кресла. Под его весом кресло с грохотом откатилось назад, и Бреммер упал на пол, выронив при этом пистолет. Проворно его подняв, Босх извлек пустую обойму и вставил новую, с боевыми патронами.

– А ну встать! Встать, мерзавец!

Бреммер сделал то, что ему приказали.

– Теперь ты собираешься меня убить? Хочешь совершить еще одно убийство?

– Теперь это зависит только от тебя, Бреммер.

– О чем это ты?

– Я говорю о том, что очень хочу разнести тебе башку, но для этого первый ход должен сделать именно ты, Бреммер, – как это было с Кукольником. Это была его игра. А теперь – твоя.

– Послушай, Босх, я вовсе не хочу умирать. Все, что я здесь наговорил, было только игрой. Ты совершаешь большую ошибку. Я всего лишь хочу, чтобы все выяснилось. Прошу тебя, отвези меня в округ, и там все станет ясно. Прошу тебя!

– Они тоже так молили, когда ты накидывал на них петлю? А, Бреммер? Ты заставлял их просить о том, чтобы ты оставил их в живых или чтобы убил? А как насчет Чандлер? Она не умоляла тебя ее убить?

– Отвези меня в округ. Арестуй и отвези в округ!

– Тогда встань лицом к стене, жирный козел, и заложи руки за спину.

Бреммер подчинился. Бросив сигарету в стоявшую на столе пепельницу, Босх также подошел к стене. Когда на руках Бреммера защелкнулись наручники, репортер облегченно вздохнул – он снова почувствовал себя в безопасности. И тут же начал двигать руками, стараясь поранить себе запястья.

– Ты видишь? – сказал он. – Ты видишь это, Босх? Я специально оставляю следы на запястьях. Теперь, если ты меня убьешь, эти следы увидят и поймут, что ты со мной расправился. Я не такой тупой придурок, как Черч, чтобы ты мог убить меня как скотину.

121